Вспоминает Овсепян Лидия Алексеевна. Беседовала Романова Татьяна.
Всякий раз с приходом теплых майских дней и появлением на улицах девушек и юношей с георгиевскими ленточками я с грустью погружаюсь в воспоминания своего детства…
Август 1941-го… Мне почти три года. Как-то вечером мама заплакала и сказала, что папа не придет, уехал в командировку…
Я не понимаю причин ее слез: ну и что- уехал, скоро вернется.
Слово «война» не имеет для меня смысла. Поэтому я ошибаюсь — отец вернется только через 5 лет. Я успею забыть его и в первые дни буду звать «дядей»
Говорят, время — величина постоянная — не течет и не меняется. Поэтому мы всегда можем оказаться хотя бы мысленно в любом месте.
Сейчас, например, я вижу нашу комнату, самую большую в квартире, с мраморным камином. В обстановке ничего лишнего — кровать, кушетка о трех ножках, шкаф, стол, стулья. На одном сидит мой медведь — из опилок и без шерсти.Я очень люблю его, разговариваю, укачиваю, укладываю спать.
Есть еще целлулоидный пупс, совсем голенький, но никогда не жалующийся на холод. Самая дорогая вещь — картонная плоская кукла, которую я бесконечно одеваю в разные платья, тоже сделанные из бумаги. Их надо сложить пополам и прикрепить к плечам куклы.
Больше игрушек нет, но я не испытываю желания приобрести новые, потому что последующие полтора года крайне занята: разрисовываю книги, слушаю сказки, которые читает мама, и сообщения, которые приходят из радио-тарелки. Мне наказано улавливать три слова: налет, бомбоубежищ,отбой…
Услышав их, я обязана немедленно найти маму, где бы она ни была — на кухне, у соседей или в ванной.
После этого мы обычно быстро одеваемся и спускаемся по черной лестнице в подвал. Там уже много людей, преимущественно женщин.Разговоров почти не слышно, словно все чего-то ждут.
На улице, где я бываю очень редко и только с мамой, тишина, потом какой-то гул, треск. Однажды совсем рядом раздался страшный грохот. Заплакала навзрыд женщина… Впоследствии оказалось, что соседний дом превратился в руины…
Испытывала ли я страх? Нет.
Моя мудрая мама всячески старалась скрыть от меня суть происходящего — все полтора года, что мы провели в осажденном городе, она убеждала меня, что взрослые тоже играют: гоняются друг за другом на самолетах, пытаются попасть шариками в прохожих (поэтому мы прячемся в подвале),устраивают фейерверки…
Только много лет спустя я смогу постичь тот ужас, который охватывал матерей, имевших маленьких детей, при словах: «Воздушная тревога», их беззащитность и бессилие, их готовность пожертвовать собой ради детей…
Только много лет спустя я узнаю, что мама несколько раз была на краю гибели — когда, спустившись за водой к Неве, провалилась в полынью; когда едва не съехала с заснеженной крыши дома, где отыскивала зажигалки…
Теперь порой приходится слышать упреки в необоснованности получения льгот детьми того времени.
Да, мы не сражались, не устанавливали мин, не выслеживали врагов. Но мы жили и самим своим бытием в этом мире побуждали матерей жить, а отцов воевать.
Страшно подумать, что было бы, если бы к началу войны в России не было детей!!!
Прошло более 70-ти лет… Я закончила школу, Институт, свыше 40 лет проработала юристом.
Лишенная в начале жизненного пути игрушек, разносолов, пирожных, я словно наверстываю упущенное — много занимаюсь ( физически и умственно), стремлюсь помогать людям. Как говорится, нет худа без добра!
